«Док» - Страница 93

— Отпусти, убивец, задушишь!.. Хватка у тебя, как у медведя.

— Макс, бродяга! А мы тебя потеряли! Думали, все, охранка замела и акулам скормила… Ты, наверное, и не знаешь. У нас теперь мода такая: люди исчезают в океане, чтобы никаких расходов на похороны.

— Паршивые новости, Патти. Но я смотрю, ты поднялся, стал уважаемым человеком. Ромеро долю выделил, или в свободное плавание ушел?

— Босс сюда отправил, филиал открываем. Если хорошо раскрутимся, стану здесь главным. А пока базу организую, оружие закупаю и людей вербую.

Я посмотрел на примолкшего клоуна в расшитом жилете и усмехнулся:

— А горластый зачем?

— Боб? Он пока думает, что растет до бригадира, надеется свою команду на новых землях получить.

— На самом же деле — будет ловить пузом пули, которые достались бы тебе.

Патти довольно усмехнулся. Похоже, я угадал, и горластый мальчик долго на этом свете не протянет. Не всегда на сложных переговорах можно встретить старых знакомых.

— Ладно, пойдем в сторонку, поболтаем. Какой смысл под ногами у грузчиков болтаться.

Будущий хозяин нового анклава с подозрением покосился на молчаливые тени за моей спиной и спросил, не удержавшись:

— Думаешь, все без проблем пройдет?

— Это мои сослуживцы, Патти. Парни, с которыми воевали еще на Либертаде. Не волнуйся, здесь подстав нет. Товар мы перепроверили по накладным, в ящиках все по списку, как заявлено. Можешь выгружать наличные, пусть продавцы пересчитывают. И будем закругляться, а то холодно, будто живыми в лед закопали.

— Ну, раз ручаешься, то все нормально. А с холодом сейчас поборемся… Боб! Ребятам отбой, машины на погрузку. И чемоданы пусть несут, незачем парней напрягать. Быстрее пересчитают, быстрее домой поедем… Макс, смотри, каким коньяком разжился на днях. Сейчас по граммулечке примем, и зима закончится.

Двинувшись следом за шкафообразным собеседником, я повернулся к Кокреллу и как мог успокоил:

— Это наши знакомые, командир, люди из Конгеладо. Предупреди снайперов, чтобы ненароком огонь не открыли.

И пока в ангаре гремели ящиками и шелестели цветной бумагой, я дегустировал чужой коньяк и рассуждал о смысле бытия. Потом мы с Патти плавно переключились на местных красавиц, а закончили обсуждением рыбалки. К тому моменту, когда обе команды начали сворачиваться и готовиться к отъезду, я был настолько «хорош», что мог читать проповеди на любую тему.

Наверное, это был единственный действительно спокойный вечер, который выдался в нашей насыщенной стрельбой жизни. И за это парни даже простили мне коньячную отрыжку, которая мучала всю обратную дорогу и смущала запахом окружающих.

Через сутки господин Лауэрс оплатил выполненный контракт и позвонил Кокреллу. Мрачный торговец оружием был краток и, как обычно, прямолинеен до безобразия:

— Ко мне приходили люди, с которыми лучше не сориться. Ваша возня с будущим вооруженным переворотом рассердила даже тех, кого лучше обходить за сотню-другую парсеков. Я не самоубийца, чтобы совать голову под паровой каток. Поэтому больше заказов не ждите. Хотя мне очень понравилось, как вы ведете дела, но я предпочитаю ходить на чужие похороны и сторонюсь собственных… Единственный добрый совет, который могу дать: уматывайте с планеты, или ищите кого-то для прикрытия. Кого-то очень сильного, способного весь Конклав взять за я…ца. Понятно выражаюсь?

Господин Лауэрс выражался предельно понятно. И нам теперь предстояло или вновь сниматься с обжитого места, или заключать контракт с неведомыми пока потенциальными союзниками. С кем-то, кому можно доверить жизнь в этом городе, наполненном человеческим мусором, где под красивыми вывесками корпораций спряталось прогнившее насквозь общество купли-продажи. Нам вновь предстояло выживать во враждебном окружении, назло всем. Как обычно…

17. Карманные армии

Тысячелетие тому назад я был старшим лейтенантом сводной бригады спецназа. Вместе с друзьями хлебал грязь в переполненных влагой джунглях и глох от взрывов в подземных катакомбах. Потом я переквалифицировался в наемника, бросив опостылевшую работу, сбежав на новую войну от перспективы спиться. И снова хоронил парней, которые грудью закрывали товарищей в бесконечных боях.

Сейчас, превратившись в оживший скелет с выжженной напрочь душой, я не мог объяснить самому себе, почему не бросил командира. Подполковника Кокрелла, последнего из старой гвардии, пережившего в очередной раз весь личный состав сводной бригады спецназа. Человека, ставшего для меня спасением и проклятьем. Офицера, помешавшегося на идее возвращения домой. И готового добиться своей цели любой ценой, какой бы страшной она не была.

Наши взаимоотношения с ним переросли из иронически-уставных в дружбу. Потом, когда на плечи седого битого жизнью мужика легли заботы за толпу солдат и офицеров, выброшенных под расстрельной статьей с Родины, он находил лишь крупицы времени, чтобы переброситься словом-другим. Но сейчас, когда от раздерганной бригады остались жалкие крошки, я превратился в его личный талисман. В друга, который трансформировался в краеугольный камень мироздания. Данность, позволяющую сохранить трезвый рассудок и не пустить пулю в лоб, вспоминая погибших на бесконечном пути. Я стал чем-то вроде личного знамени, которое стоит на бруствере, пробитое в сотне мест вражескими пулями и осколками. Стоит назло всему. И это превращение в святыню меня пугало.

— Сегодня на утренней пробежке было от силы две сотни парней, — осторожно начал я разговор, заканчивая полировать потрепанные ботинки. Утренний ритуал приведения себя в порядок перед завтраком въелся в кровь, став еще одной неистребимой армейской привычкой, изменившей суть бывшего «пиджака». — А ведь до сих пор числится почти пятьсот.